И еще старый фанфик

[dio-eraclea]

В общем-то, вот эти три - это все, что есть. По крайней мере, в набранном виде. Есть еще зарисовочка по Звездным войнам, но она вряд ли достаточно ценна, чтобы даже набирать ее. Разве что найти бета-ридера, дать почитать и спросить мнение...

В общем.вот:

ЗЕРКАЛО

фэндом: "Ди-охотник на вампиров"
рейтинг RG-13

О рейтингах сегодня все-таки решил узнатьОпределение взято на слэшфикшн.ру
G - Все пушисто: можно смело показывать 6-ти летней племяннице и престарелой бабушке.
PG - Пушисто, с проплешинами: можно показывать 10-летнему брату.
PG-13 - Проплешин больше чем пушистости. Возможна стрельба и голость. Гоните младшего братика на кухню.
R - Типичный Голливудский фильм наших пошлых дней. Будет стрельба, голые тетки, наркота, а мо-жет быть и все вместе. Впечатлительным не слушать/не смотреть/не нюхать.
NC-17 - Смотреть/Читать в запертой комнате с притушенным светом и расстегнутыми штанами

Если что, "Чашка кофе" оценена как G. Нифига себе детская книжечка!



День в прошлом

В первый раз я увидел Охотника, когда мне было двенадцать лет.
Охотник встретил меня прямо перед рассветом, когда я возвращался домой, в замок. Он был выше меня почти вдвое, у него было два кривых клинка и ярко-рыжие волосы. А еще он был человеком.
Он прыгнул в мою сторону без предупреждения, и только молниеносная реакция спасла меня от серебряных лезвий, со свистом рассекших воздух. Я не мог поверить, что он пришел за мной, ведь я еще не тронул в своей жизни никого. Я даже не знал, что могу это. Я не умел защищаться, поэтому, когда серебряный клинок полоснул по плечу, я закричал.
Тогда я впервые увидел, как вампир убивает человека. Отец настиг Охотника на краю поляны, когда тот уже занес надо мной, испуганным, раненым, загнанным к корням огромного старого дуба свой меч для последнего удара. Острые когти отца впились в плечо Охотника, он дернул человека на себя и впился ему в шею. Я видел, как горели глаза отца, как изменилось его лицо, как изменился весь он...
Я закричал и бросился в лес – прочь, прочь от ужасной картины. Кажется, меня тошнило, но я плохо помню, что было дальше...

Очнулся я уже в замке, в своей комнате, в постели. Рядом в кресле спал отец – привычный, домашний, никак не похожий на тот кошмар, который уже подернулся в памяти спасительной дымкой. Сквозь шторы еле-еле просвечивало солнце.
Я протянул руку и опасливо тронул отца за рукав. Он открыл глаза.
– Папа... – почему-то шепотом позвал я. – Ты – вампир?
В глазах его я увидел сожаление и даже какой-то оттенок ненависти к самому себе:
– Да, сынок. Я – вампир.
– А... я?
Отец опустил голову:
– Не знаю. Я не знаю, кто ты сейчас и кем ты будешь завтра. Да, в тебе течет кровь вампиров, моя кровь. Но твоя мать... Я никогда не пытался объяснить для себя, что такое Люди Тьмы и откуда они берутся – они все такие разные. Ты не боишься солнца и серебро не вызывает у тебя боли, но твои раны зарастают в один день, а ночью при полной луне – в считанные секунды. Ты еще маленький, и я не знаю, как проявится в тебе вампирская кровь...
– Я – не человек... – Я почувствовал, что в глазах стоят слезы. – Вот почему мы живем в замке почти одни... Все остальные, они ведь тоже не люди, да? И люди будут охотиться на меня несмотря ни на что?
– Я надеялся, что жизнь наладится. Я оберегал тебя от всего, но ты стал самостоятельным и теперь должен знать все. Свою силу и Их слабости, опасности, подстерегающие людей и без нашего уча-стия, явления, болезненные и почти смертельные для нас. Что такое Барбарои. Кто такие Охотники. Чем люди отличаются от нас. Кто такие дампилы. Что такое магия. Кем был на самом деле тот, чей портрет висит в парадной зале. И кто твой отец.
– Ты пьешь кровь... – прошептал я.
– Я делаю это редко. Очень редко. Я не люблю враждовать с людьми, потому что лучше худой мир... Мой народ и так почти уничтожен...
– Твой народ? Ты...
– Да, сын. Я – Король вампиров. И ты – мой наследник. Единственный принц нашего народа. Кристи-ан Мария фон Дракула.
– Полукровка... – прошептал я с недетским пониманием. Должно быть, именно тогда я поседел.

День первый

Белое солнце, падающее в окно ровными красивыми лучами, рисует на ковре копию витой решетки. Кристиан читает книгу – любимую, «Воспоминания графа Дракулы», зная ее уже наизусть, но вновь и вновь убеждая себя с ее помощью, что можно быть вампиром и не пить кровь. Как Влад.
Кристиану двадцать четыре года. Он высок и холодно-красив; незнакомые девушки в тех редких случаях, когда он выходит в город, не могут отвести глаз от такого мужчины. Его коротко стриженые волосы почти совсем седы, глаза похожи на весеннее небо, а кожа кажется совсем прозрачной, как лучший голубой фарфор.
В замке уже давно нет никого. Отец погиб три года назад, с ним погибли многие из свиты, оставшихся Кристиан отпустил, и они, должно быть, вернулись в Барбарои. Единственное обитающее в замке существо – Мрана, некогда бывшая кошкой. Она следит за тем, чтобы пыль не превратила замок в подобие склепа; без нее Кристиан не смог бы содержать в порядке полторы сотни комнат и гигант-скую королевскую библиотеку.
– Он идет, – сообщила Мрана, садясь на пороге комнаты и чопорно вылизываясь. – Охотник в черном с длинным кривым мечом и симбиотом. Он ищет тебя.
– Я знаю, – отозвался Кристиан. – Эта дурочка Лилиан выполнила свою угрозу. Не понимаю женщин: если бы я ее изнасиловал, что мне бы и в голову не пришло, имело бы смысл давать заказ Охотнику, но ведь я ей отказал.
– Вспомни, как ты это сделал! Ты ее напугал.– Мне пришлось показать клыки, иначе она не хотела отстать от меня.
– Вот и получи людскую реакцию.
– Ладно, иди, не попадись под горячую руку.
– Выйдешь к нему навстречу? – поинтересовалась Мрана, уже уходя.
– Нет. Я подожду его здесь, – ответил Кристиан, переворачивая страницу.

«Я слышу, как он идет по коридорам дворца. Он не крадется, его шаги размерены, поступь тверда. Так ходит не охотник, не вор, так ходит хозяин. Он еще не знает, где я, поэтому не торопится.
Когда он входит на этаж, где расположены мои покои, я останавливаюсь взглядом на точке в конце предложения и не читаю дальше, прислушиваясь к шагам. Я удивлен, ведь он – не человек. Он – полукровка и не мутант. Полукровка с вампиром. Древним вампиром. Вампиром из королевского рода. Я знаю лишь об одном таком, я слышал о нем. Ему нет равных в бою. Он всегда спокоен. Он знает все повадки вампиров, потому что сам носит их кровь и в чем-то подобен им.
Он идет по коридору, и я уже многое знаю о нем. У него длинный меч, похожий на крест. Он носит все черное и всегда прячет глаза за полями шляпы. Он никогда не остается один из-за симбиота. Только он рискнул бы в одиночку войти в замок вампира, даже не зная, что это родовое имение Дракулы, потому что он не желает знать, что такое страх.
Он – дампил, и потому почти бессмертен.
– Здравствуй, Ди, – говорю я ему, когда черный силуэт показывается в проеме полуоткрытой двери. Внимательный взгляд изучает меня с ног до головы, а я читаю книгу, даже не поворачивая голову в его сторону. В десятый раз за последнюю минуту я читаю одну и ту же строку.
– Где твой хозяин? – спрашивает он, и я смеюсь, захлопывая книгу:
– Думаешь, я – морок? Лестно и весело. Сколько я стою сегодня?
Он смотрит на меня и ждет подвоха.
– Ты ведь шел искать вампира, не так ли, Ди? А нашел меня. Разве я – вампир?
– Ты – Кристиан, граф Дракула?
– Именно так, – я встаю и церемонно раскланиваюсь. – Ты все равно уже вошел, поэтому будь мо-им гостем.
Он входит и садится на стул напротив меня.
– Так сколько Лилиан пообещала за то, что ты убьешь графа Дракулу?
– Десять тысяч.
– Ты продешевил, мой друг! – Я улыбаюсь. – Лорд Райден в прошлом месяце платил банде Гриспена восемнадцать за то, что они принесут ему мою голову. Но мне не понравилась цена. Я стою больше.
– Ты – король вампиров? – Он, как всегда, говорит только о деле.
– Увы, по стечению обстоятельств, хоть я и недостоин этого. Сей позор мой народ вряд ли стал бы терпеть, будь у него время и силы заниматься чем-нибудь еще, кроме собственного выжива-ния.
– Женщина заплатит мне за обман. Прощай, граф, и пусть кровь твоих предков никогда не про-снется в тебе.
Он встает – крылом взлетает черный плащ. Так двигается ожившая статуя. У него черные гла-за и упрямые губы. У него роскошные волосы и длинные гибкие пальцы рук. У него странный меч и ужасная шляпа. От него пахнет свежестью гранита после дождя.
– До свидания, брат.
Мрана сидит на пороге и умывается, полная кошачьего презрения ко всем двуногим».

День второй
– Куда ты собрался? – спросила Мрана, заходя в комнату. Я не ответил, изучая вещи и соображая, что из этого можно оставить дома и не тащить с собой. Терпеть не могу лишние вещи.
– Все дело в нем, не так ли, мой король?
Она обвилась вокруг моих ног и в прелестной кошачьей манере потерлась щекой о сапог. Я снова промолчал.
– Раньше ты не упускал случая поговорить со мной, – упрекнула Мрана и села статуэткой богини Баст.
– Извини, – я вытряхнул тяжелые упаковки сухпайка – обойдусь без еды, это – излишество. – Извини, должно быть, я невежлив… Дело не в нем. Дело во мне.
– Он нравится тебе?
– Нет. Он мне не нравится. Он замкнут. Он лелеет свое одиночество.
– Так же, как и ты...
– Нет. Я не жалею себя. В моем сердце давно утихла боль от сознания своего естества. Я умею ве-рить в себя и наслаждаться красотами мира. Он же не видит ничего вне себя. Я не люблю таких.
– Он гораздо больше вампир, нежели ты, – напомнила Мрана, вылизывая лапку.
– Я знаю. Он ненавидит вампиров и не может быть с людьми, ведь они пробуждают в нем кровь и ин-стинкты отца. Скажи, кто еще, кроме меня, сможет быть рядом с ним?
– Главное – убедить его в этом, да?
– Да. – Я затянул ремни сумки.
– Ты влюбился в него, мой король, м-м? – Мрана облизнулась.
У меня холодная кровь, если ты забыла, – напомнил я, снимая со стены отцовские пистолеты-автоматы и фамильную шпагу с впаянным намертво в самое основание клинка голубым сапфиром карат в триста, может, больше – его не было видно целиком. Меч, выпивающий души, – страшное оружие, которым не пользовались почти никогда, но, если все же мне придется биться с вампирами или Людьми Тьмы, – что сможет быть лучше? «Странно, – усмехнулся я, – наверное, наступает конец времен, если король Древних готов биться со своим народом не на жизнь, а на смерть...»
Лучи солнца подкрались к левому окну и заглянули в комнату.
– Я видел его во сне сегодня, – сказал я. – Он умирал в солнечной пустыне. Ты знаешь, что это...
– Всегда ли твои сны о будущем?
– Не знаю. Что мы можем знать о «всегда»?
Мрана усмехнулась хищной женской улыбкой:
– Тогда иди, мой молодой король. Иди и возвращайся с ним. Конец мира Тьмы близок. Отсчет начал-ся.
– Нет, Мрана, – я застегнул пояс с ножнами и повесил на плечо сумку: – Он начался много тысяч лет назад, когда Влад женился на смертной.
– Иди, мой король, – прошептала Мрана, принимая облик женщины. – Иди, я буду ждать тебя.
– Будь хозяйкой в замке до моего возвращения и... – я усмехнулся. – И делай все, что захочешь.
Мрана улыбнулась в ответ хищной кошачьей усмешкой. Вскоре по окрестностям поползут байки о проклятом замке, где нельзя ночевать, – все быстро забудут, что там жили вампиры, о пропавших в окрестных лесах истребителях нечисти и егерях, уснувших навеки Охотниках на вампиров... Мрана не любит героев, они глупы. Мрана не любит мужчин – всех, кроме Короля Тьмы.
Мрана очень изобретательна в своих развлечениях.
Она сохранит замок до моего возвращения.


Я натянул поводья, и бионикл тронулся с места – ни одна обычная лошадь не могла жить в замке Тьмы. Да и забот с биониклом меньше.
По брусчатке старой дороги, уже сломанной во многих местах корнями деревьев и травой, проросшей сквозь камень, я ехал вниз, прочь от замка. Мир вампиров уже умер. Все то, чего боятся люди, есть на самом деле всего лишь посмертные судороги.
Я никогда не хотел быть вампиром. Люди заставляли меня ненавидеть их, но так и не смогли, я стал лишь презирать их. Но сейчас, когда я смотрел на мертвое тело великого царствования, на глаза на-ворачивались слезы. Не знаю, почему. Я не должен уметь плакать.
Люди Тьмы не умеют плакать. У них холодная кровь.
Холодная голубая кровь.

День третий

Я остановился в замке Брендона Ланса, потомственного вампира. Сначала он, конечно, не поверил в то, что перед ним Дракула, пришлось показать клыки, предварительно распяв его на стене собствен-ного дома с помощью Силы.
Потом он долго извинялся и чуть ли не стелился по полу, лишь бы Его Величество не гневался. Я не гневался, напротив, меня развлекало то, что даже самые древние вампиры до последнего уверены, что видят человека.
У Ланса красивая дочь. Красивая, но не очень умная. Должно быть, отец сказал ей, что она должна мне понравиться, и она старалась.
Мне не нравятся «прелесть, какие дурочки».
У Ланса три сына.
– Как ты можешь быть вампиром, если ты – теплый? – спросил меня младший из братьев, Генрих.
Генрих младше меня и выглядит совсем прозрачным; должно быть, кто-то из его предков в далеком прошлом согрешил с человеком, и по меркам вампиров он не совсем здоров.
– Необязательно быть холодным, – я улыбнулся, приближаясь к нему, и он отступил на шаг. – Тебя интересует, какая у меня кровь? Попробуй.
Я взял его за подбородок и притянул к себе так, что его губы почти коснулись моей шеи. Человек не может провернуть этот фокус дважды, потому что каждому вампиру видно, как пульсирует сонная ар-терия.
Генрих отшатнулся и посмотрел на меня с изумлением и испугом. Я улыбнулся и пошел прочь с балкона, на котором мы стояли.
Да, если прикоснуться ко мне, я почти такой же теплый, как человек. Вот только у меня холодная кровь.
Холодная голубая кровь.

Вечером он постучался в мою дверь.
«– Входи, – говорю я, не вставая. Я лежу на диване и читаю любимую книгу. Замок затихает перед долгим солнечным днем.
Генрих очень красив, у него огромные глаза, в которых отражается, кажется, сразу все ночное небо и все шесть тысяч звезд. У него в руках чаша.
– Что это? – спрашиваю я.
– Зеркало, – отвечает он, опускаясь на колени посреди комнаты. Чашу он ставит точно по центру, в алый круг – такие есть в каждом замке вампира.
Я ошеломлен: прежде Зеркала были в каждом роду, но их крали, целенаправленно уничтожали в клановых разборках, теряли вместе с вырезанными подчистую семьями Древних. Зеркало само выбирает себе наследника из детей своего носителя. Наследник может при желании передать Зеркало любому вне семьи. При одном условии...
Генрих не отрываясь смотрит на меня, а тонкие фарфоровые пальцы медленно расстегивают пуговицы шелковой рубашки. Его длинные серебряные волосы скользят по плечам, словно хотят скрыть его от любых глаз.
Рубашка с шелестом соскальзывает на пол. Я опускаюсь на колени позади Генриха и останавли-ваю его руки.
Мне стыдно.
Я собираю и заплетаю его волосы – медленно, словно оттягивая время.
Мне страшно.
Генриху тоже.
Когда я ненароком касаюсь его рукой (зачем я только снял перчатки?!), он вздрагивает. Я не хочу этого, но мои руки скользят по его плечам на грудь и роняют его мне на колени. Генррих смотрит на меня огромными серыми глазами, и в них мало страха, больше – другого...
Он улыбается. Его руки тянутся к моему лицу, он заставляет меня наклониться, и наши губы соприкасаются...
Я отшатываюсь в ужасе: что я делаю?! Как это может быть?! «Что это ты? – ехидно шепчет внутренний голос. – Испугался? Конечно, такой сильный, такой уверенный в себе... ты ни разу не делал этого, ты боишься, что сделаешь что-то не так. Но ведь ты все знаешь, ведь он все напи-сал об этом. Не начнешь – никогда и не узнаешь, все ли ты делаешь так...»
Я прикусываю губу, но не сильно, чтобы не потекла кровь. Ненавижу вкус и запах крови.
Генрих смотрит на меня снизу вверх, а его тонкие фарфоровые пальцы гладят мою руку.
На меня никогда не смотрели так...

А в Зеркале появляются первые блестящие капли.

Я знаю, что такое Зеркало. Оно нужно мне, чтобы узнать, где Он и что с Ним сейчас. Больше не искать наугад... Генрих целует пальцы моей руки, от этого нежная прохлада растекается по все-му телу. Медленно провожу рукой по его гладкой коже – от шеи по груди, неожиданно рельефным для такого хрупкого на вид тела мышцам живота к пряжке пояса. Я чувствую, как он напрягается под моей рукой и как отзывается мое тело. Никогда не знал, как это – когда твое тело имеет вдруг свои желания...
Он красив, очень красив. У него такие глаза... Он смотрит на меня – и в глазах нет страха, есть совсем другое...

Новые капли в золоченой чаше.

Я не расстегиваю пряжку его пояса, но позволяю руке скользить ниже. Какие странные ощуще-ния...
Генрих закрывает глаза и тихо стонет, подаваясь навстречу моей руке. Я заставляю себя от-вести руку – в сторону по бедру.
Становится тяжело дышать, словно воздух вдруг стал плотнее.
Хочется... чего-то...
Я поднимаю Генриха и разворачиваю к себе – он немедленно обвивает руками мою шею и целует в плечо. Прямо у моих губ пульсирует артерия – холодная голубая кровь. Не тошнотворная горячая красная – нежная голубая... Я прикасаюсь губами к пульсирующей жилке, пальцы Генриха взъеро-шивают мои волосы. Мне не хватает смелости.
Я первый раз...
Осторожно отодвигаю его от себя – он удивлен и обеспокоен: «Что-то не так?» – спрашивают его глаза. «Успокойся», – так же без слов отвечаю я ему и, наклонившись, расстегиваю его пояс, медленно опускаю вниз по упругим бедрам шелковые брюки. Генрих бледнеет, но не от страха, хоть и казалось бы – куда больше.

Вместе с ним дрожит от напряжения чаша Зеркала.

Я никогда не раздевался в присутствии других, это казалось таким странным, нелепым. Впрочем, о том, чтобы красоваться, я не думаю, просто стряхиваю брюки и распускаю шнуровку рубашки – снимать почему-то не хочется, как будто останешься без защиты...
Генрих вновь обвивает мою шею руками, и его губы почти касаются моих. Все, что ниже пояса, уже не подчиняется мне, но я все еще не двигаюсь.
Наши губы встречаются. Я не умею целоваться, но Генрих умеет.

Он резко прижимается ко мне, наше дыхание совпадает: мой выдох – его вдох, его выдох – мой вдох.
Один воздух на двоих.
Воздух, пахнущий ванилью.
Мой любимый запах, как я не заметил его раньше?

Странные судороги заставляют прижиматься все плотнее и плотнее друг к другу, тело ищет чего-то, его трудно сдерживать, и хочется плакать от обиды: где, где то, что оно ищет?!
Сознание спит, в голове – туман, голова кружится.
Мы падаем на пол – он совсем не холодный.
Что со мной? Что происходит?
Тело движется,
движется,
быстрее,
быстрее...
Я прокусил губу и голубая кровь брызнула на пол.
Генрих стонет подо мной, это странный стон – люди стонут, когда им плохо, но ему не плохо, нет...
Быстрее, быстрее...
Оно находится – то, что тело искало, – впивается куда-то.
Генрих...
Я ловлю рукой что-то твердое, упирающееся мне в живот; все движется, движется: вперед-назад, вперед-назад, глубже, дальше
чего-то не хватает, не хватает...
найти...
достичь...
вдох-выдох-вдох-выдох...
воздуха нет…
раз-два-раз-два-раз-два-раз-два-раздвараздвараз

и – пик неимоверного страдания, пик судорог, сводящий с ума.
Генрих кричит. Я, кажется, тоже.
И – блаженство, захлестывающее с головой, вмиг наступившие покой и тишина, ради которых все странные страдания, страдания, которые в прошлом.
Я лежу, и совсем рядом с мои сердцем бьется сердце Генриха.
Осторожно мы освобождаемся друг от друга – такая лень по всему телу. Не глядя, я сдергиваю с кровати покрывало и заворачиваю в него нас двоих.
Генрих лежит на спине и огромными глазами смотрит в потолок, по щекам его текут слезы. Я лежу на животе, уткнувшись лицом в его разметавшиеся волосы. Они пахнут ванилью.
Я приподнимаюсь на локте и осторожно целую Генриха в губы – нежно, без страсти. С благодар-ностью. Он смотрит на меня глазами, полными слез, – так смотрит совершивший то, к чему долго стремился, может быть, всю жизнь. В его глазах – счастье. Теперь я видел, что это.
Теперь я знаю.
Я убираю волосы с его лица и вытираю слезинки.
– Спасибо, – шепчу я. – Это лучший день в моей жизни.
Генрих чуть кивает и закрывает глаза. Спать... Я притягиваю его к себе – он весь пахнет вани-лью, я обожаю этот запах. Спокойный, свежий, холодный...
Перед тем, как закрыть глаза, я вижу Зеркало – чаша блестит серебром. Она полна до краев. По зеркальной поверхности плывут смешные серебристые облака, похожие на взбитые сливки.
Ванильные облака...»

День четвертый

Я никогда не спал так крепко: когда я открыл глаза, Генриха уже не было. Чаша стояла там же, где и прежде. Я вспомнил, что никто, кроме хозяина, не может прикоснуться к ней. Не обращая внимания на отсутствие одежды, я выскользнул из-под одеяла и приблизился к чаше.
Секунду я колебался, а потом поднял Зеркало с пола. Оно оказалось совсем легким. В дверь постучали.
Я не успел сказать «войдите», как дверь приоткрылась. На пороге стоял Генрих в приличествующей сыну благородного вампира одежде – всё в тон его серебристым волосам. Шпага на боку. Камзол застегнут по самое горло. Волосы убраны под диадему. Он спрятался в скорлупу.
– Отец приглашает Ваше Величество на завтрак, если вам будет угодно.
В первый момент я хотел возмутиться – я не разрешал входить. Король без одежды. Но ведь он сделал это нарочно, он хотел увидеть меня таким еще раз...
Я выпрямился с таким видом, как будто на мне была не только одежда, но и корона, и посмотрел на него искоса, не поворачиваясь к двери:
– Спасибо, Генрих.
Он поднял глаза и по взгляду я понял, что ошибся в одном: да, он спрятался в скорлупу, но не от меня – от остальных.
– Спрячь его, Кристиан, отец не должен увидеть.
«Понимаю», – кивнул я.
– Он все равно узнает рано или поздно.
– Это будет уже неважно, – ответил Генрих. – Ты ведь сегодня уезжаешь.
– Да.
– Ты едешь за ним. За дампилом.
– Ты все знаешь.
– Я – ясновидец. Мне не нужно Зеркало. Я всегда отвечу на вопросы отца и без него.
Я застегнул рубашку и снял со стула заботливо повешенные кем-то брюки. Впрочем, не «кем-то».
– Ты удивительный, Кристиан. Я не думал, что наш король может быть таким. – В голосе звучали грусть и сожаление по чему-то ускользающему... Впрочем, не «чему-то».
– Я в долгу у тебя, – сказал я, застегивая пояс с ножнами. – Не знаю, смогу ли когда-нибудь вернуть его.
– Ты вряд ли сделаешь это. Да и незачем.
– Это пророчество? – спросил я, закрывая дверь в комнату.
– Должно быть, да, – ответил он, глядя на меня своими серыми глазами. Между нами было менее по-луметра, и я вновь почуял тонкий запах ванили.
– Знай, Генрих, я был искренним.
– Я знаю, – ответил он.
Я взял его за подбородок, притянул к себе и поцеловал долгим откровенным поцелуем.
Потом я шагнул назад, и незримая стена встала между нами.
– Спасибо, – сказал Генрих и поклонился в своей иной роли:
– Идемте, нас ждут.
Я сдернул с вешалки плащ, встряхнул волосами и вышел следом – не юнцом, идущим следом за случайным любовником, – Королем, перед которым все равно мелки, и люди, и вампиры.

Уезжал я рано утром, когда солнце еще не взошло. Генрих провожал меня вместе со всеми, и все, что я мог подарить ему на прощание – взгляд. Взгляд и кулон с лунным камнем, цепочка которого так некстати оборвалась, когда я садился на коня. Разумеется, Король такую мелочь не заметил. Завернув за поворот дороги, я вынул Зеркало и посмотрел на то, как Генрих поднимает из пыли цепочку, долго смотрит на нее, потом размахивается, чтобы выкинуть подальше... и останавливается. Усилием воли гасит заблестевшие было слезы и прячет кулон во внутренний карман камзола.
Первые лучи солнца касаются флага на донжоне, и Генрих поворачивается к замку – спиной к Зеркалу. Я встряхиваю чашу, чтобы рябь стерла картину, и прячу Зеркало. Он не сделает глупостей. Он умный. И у него холодная кровь.
Холодная голубая кровь.

День пятый

«Мне нравится ходить среди людей. Они не вызывают во мне желания их укусить, по крайней мере, днем, при солнце. Ночью другие законы. Ночью у них другая кровь. Ночью у меня иные силы. Но я бы все равно не стал пить их кровь, я их презираю. Потому что они боятся.
Я – не боюсь.
Я иду по залитым солнцем улицам города, и на меня оборачиваются. Даже после недельного пути я выгляжу аккуратнее и чище, чем они. В страхе выживания большинство людей забыло о прави-лах жизни. Охотники редко позволяют себе так выглядеть. Вампиры – никогда.
Усатый бармен в пыльной таверне мрачно сообщает, что Охотник в черном проезжал через го-род на рассвете и что благородному господину не стоит искать его, потому что говорят, что тот Охотник – дампил.
– Ничего страшного, – говорю я, придвигаясь к бармену совсем близко – мы говорим шепотом, по-этому приходится склоняться через стойку, – и хищно улыбаюсь, заставляя клыки показаться. Он хочет вскрикнуть, но мой гипнотический взгляд удерживает его. – Я знаю.
Я становлюсь прозрачным и выхожу на улицу сквозь стену. Наверно, захотелось произвести лиш-нюю толику эффекта. И снова глупые люди, идущие мне навстречу, смотрят на меня, как на че-ловека: мужчины – с завистью и раздражением, женщины – с восторгом и обожанием.
– Ты – Король вампиров, – передо мной останавливается пепельноволосый мальчик с огромными серыми глазами без зрачков. Его мама в испуге тянет его за собой, извиняясь.
– Ничего страшного, – говорю я. -Вы идете в лавку? Ваш сын может подождать вас здесь и ска-зать мне все, что хочет. Обещаю, его никто не обидит.
Потом она удивится, как могла оставить своего бедного мальчика на улице с незнакомым пижо-ном, но сейчас она повинуется моему гипнозу и идет в лавку.
– Почему ты так уверен? – спрашиваю я у ребенка.
– Я вижу это, – отвечает он. – Я вижу и то, что пройдет совсем немного лет, и в мире людей иных останется только трое: Охотник, которого я видел сегодня утром, ты и я.
– В тебе кровь Людей Тьмы.
– Да. Теперь я вижу – ты король всей Тьмы, не только вампиров. Ты – мой господин, и я буду слу-жить тебе до моей смерти, и даже после, если ты этого пожелаешь.
– Скажи мне, куда направился дампил.
– На восток по старой высокой дороге. Он идет убивать двух женщин-вампиров. Это опасно, он пострадает даже при его силе и умении. Их двое против двоих. Недостаточно для победы.
Я сажусь на коня.
– Мой господин, ты вернешься за мной? – спрашивает мальчик и смотрит на меня всевидящими незрячими глазами.
– Я вернусь за тобой, – говорю я. И он, и я знаем, что слово Короля незыблемо.
Я трогаю лошадь и несусь прочь из города по высокой старой дороге на восток. К черному замку графства Беллтайн».


«Я слышу бой. Это жестокий бой, все темные силы в округе в волнении. Глядя в Зеркало, я вижу, что происходит. Две безжалостных древних женщины – они не дерутся с ним, они играют, как иг-рает кошка с крысой: опасно, но зато как весело!
Ты силен, дампил, твоему опыту больше лет, чем самому старому человеку на планете, но ты никогда не воевал с двумя женщинами. Это иная тактика, это не бой – Игра. Ты не умеешь иг-рать по их правилам. Ты не знаешь правил.
Я оставляю коня под стенами замка и перелетаю через стену. В призрачном теле я плыву кори-дорами, стараясь не проходить сквозь каменные стены – кажется, что они царапаются.
Неприятно, но приходится войти в этот камень – в стену зала, в котором они поймали Охотни-ка. Я растекаюсь по стене, подчиняя себе максимум пространства высокого зала и слежу за их движениями, улавливая последовательность и ритм.
Потом протягиваю через зал невидимую нить – она почти не ощущается, но одна из вампирш вдруг спотыкается в смертоносном прыжке, и магический ритм сбивается. Вторая подхватыва-ет покалеченный рисунок странного танца, но лепная горгулья падает с потолка к ее ногам, за-ставляя отскочить и потерять контроль за действом.
– Кто здесь? – шипит более сообразительная старшая. Я выпускаю в зал дьявольский смех – люб-лю покрасоваться, а это заклинание не требует даже щелчка пальцами, и выхожу из стены зала призраком – почти под самый потолок ростом, в короне и мантии.
– Дракула! – ахает младшая, и я мысленно ставлю ей пятерку по истории. Старшая в гневе, по-тому не так легковерна, но ее силы никак не вредят призраку. Они отвлеклись на нового, более сильного противника и забыли про дампила, а он уже вынимает меч – тихо, без шелеста, без рез-кого движения.
Вампирши объединяются против меня – они еще не понимают, что перед ними фантом, они нико-гда с таким не сталкивались, они всегда были самыми сильными.
Ди взмахивает клинком, рассекая древние тела на аккуратные половинки – как красиво он это де-лает, и ждет, глядя на меня.
Я материализуюсь, принимая реальный облик, но Ди мне не верит.
– Здравствуй, мой друг, – говорю я, и он готов броситься на меня. В логове врага никто не ждет союзника, но у меня есть козырь: – Надеюсь, ты получил компенсацию за мою несостоявшуюся смерть?
– Что ты тут делаешь? – спрашивает он, все еще не опуская меча.
– Спасаю твою жизнь, хоть и не думаю, чтобы ты был за это благодарен. – Я иду к нему и смот-рю в глаза – так можно приблизиться даже к врагу.
– Разве Кристиан фон Дракула может проходить сквозь стены? – Он выбирает лучшую позицию для удара.
– А что ты знаешь обо мне? – спрашиваю я. – Что ты знаешь о том, кто такой Кристиан Мария фон Дракула? Я – не человек, но даже ты не понял этого сразу. Моя судьба такова, что мой отец – последний король вампиров, а дед по матери – из древнего рода Людей Тьмы. Я – человек более, чем любой другой в Барбарои, я – вампир не менее, чем ты, я – лорд Тьмы больше, чем вампир или человек. Полукровка, квартерон, существо, которое сложно себе представить. Шутка природы. Насмешка над древними родами со всех сторон. Что ты скажешь на это, Ди?
– Извини, – говорит он и убирает меч в ножны. Я не ожидал этого.
Замок дрожит, и по стенам змеятся трещины – оставшись без поддержки хозяек, древнее строе-ние начало наверстывать упущенное время и стремительно стареть.
– Идем, – сказал я и зашагал к выходу – в своей ослепительно-белой рубашке, белых лайковых бриджах и небесно-синих ботфортах.
Я шел и чувствовал взгляд Ди, упирающийся мне в спину... и от этого взгляда становилось теп-ло...»


На вершине холма мы остановились. Солнце уже поднималось над холмами, и Ди глубже надвинул шляпу, скрывая тенью лицо.
– Куда ты направляешься теперь? – спросил я, глядя на рассвет.
– Вперед, – честно ответил он. Что он еще мог ответить?
– Поехали к нам. Вампиров на свете остались считанные единицы, и большинство вскоре погибнет. Нас останется трое из всей Тьмы: я, ты и маленький мальчик из вон того города, который виднеется у горизонта. Мир меняется, в нем вновь воцаряются люди, и только мы остаемся хранителями иного мира на долгие столетия. Тебе непривычно думать об этом, но настала пора не разрушать, а сохра-нять. Потому что когда-нибудь все может вернуться, и тогда кто-то должен будет научить людей бо-роться раньше, чем их сотрут с лица земли.
– Я все равно должен закончить свои дела.
– Ты закончишь их, я не буду тебе мешать. Я даже могу помочь тебе. Ты ведь знаешь, что это, – я поднял руку, и в солнечных лучах на моей ладони блеснула гладь Зеркала в золоченой чаше.
Он посмотрел на зеркало, и в глазах его я увидел, что ему нужен этот артефакт. И что он знает, как он передается.

«Замок Менегрот заброшен уже давно. Он зарос плющом и терновником, в нем всегда тень, но, если вымести все листья и осколки разбитых витражей, в нем можно жить. Впрочем, в нем есть и целые комнаты.
Я ставлю Зеркало на красный круг в центре рисунка на полу и смотрю в глаза Ди. Он боится, и, должно быть, это первый его страх за многие десятилетия.
Он боится потому, что никогда ни с кем не был близок. Неизвестное страшит всех.
Я не могу удержать улыбку, когда снимаю с него дурацкую шляпу и черный плащ и вижу, как бо-рются в нем чувства.
– Чего ты боишься? – шепчу я, приближаясь к нему так, что мы видим только глаза друг друга. – Глупый, я же говорил: я – не человек.
Я обнимаю его, обвивая руками шею, и касаюсь губами мочки его уха. В этот момент – я знаю – он видит, как в сонной артерии пульсирует моя кровь. Ты ведь боишься именно своей жажды крови, которая заставляет твое тело хотеть того, что ты не хочешь ему позволять.
Сегодня ты будешь хотеть другого, ты уже понимаешь это.
Рука в перчатке робко и неумело скользит по моей талии, и я нагло прижимаюсь к нему всем те-лом, чувствуя сквозь одежду все то, что скрыто от чужого глаза.
Сегодня ты будешь хотеть другого, мой дампил. И тебе нечего бояться.
Потому что у меня холодная кровь.
Холодная голубая кровь...»
17 – 24.09.2003