Kami no Ko
В общем, я не умею придерживать подарки, если они готовы, к тому же есть огромный риск просто про это забыть, так как склеротик я знатный. Поэтому - вот оно, в море.
ПутьПУТЬ
Этот расклад предложен Хайо Банцхафом, немецким специалистом по Таро. Называется он «Путь» и отвечает на вопрос: «Как мне надо вести себя дальше?» во всех областях — в человеческих взаимоотношениях, на работе, а также в любой другой жизненной ситуации.
...Никогда не думал, что Смерть бывает такой…
Он стрелял почти в упор. Огонь ненависти в глазах поразил меня. Казалось, этот огонь убил раньше, чем изящно граненый кусочек металла ворвался в мое личное пространство – в меня…
...Кроваво-красный закат над Киото...
...Красные лепестки отцветающей сакуры...
...летящие в вечность…
...скользящие по ледяной поверхности воды...
...реки Леты...
Так я стал Богом Смерти.
Иногда мне кажется, что вся человеческая жизнь расписана не по минутам и часам, а по йенам и долларам. Вся жизнь департамента укладывается вот в эти бумаги, испещренные иероглифами и цифрами. Бумаги, которые так важны…и которые, по-хорошему, ничего не значат.
Я знаю, почему. Почему мы цепляемся за них. Почему мы считаем деньги. Почему мы завтракаем, обедаем и ужинаем по расписанию, по расписанию ложимся спать. Почему все закрывают глаза на шалости Цудзуки и опыты Ватари. Почему Граф каждые пятнадцать минут просит приготовить ему кофе. Даже ему, владыке Эму, страшно отрываться от земли. От жизни. От ощущения жизни…
Ощущать себя живым, верить в то, что ты жив – это способ. Способ не сойти с ума.
За столько лет я был на грани сумасшествия не раз. И Тени только способствуют этому. Они поглощают не столько тело, сколько душу, растворяя в себе, маня покоем нирваны, открывая непостижимое дао мира, - и понимание того, что оно непостижимо, лишь подталкивает к тому, чтобы раствориться там, в этом ничто Теней…
Может быть, это самая страшная битва. Битва, которую я выигрываю день за днем. Впрочем, выигрываю ли?
Самое страшное – то, что когда я проиграю… я уже не пойму этого…
Заметим, я сказал не «если», а когда...*горькая усмешка*
Холодный белый свет. Но этот холод, обжигающий, все же приятен. Как в лихорадочном состоянии приятно прикосновение холодных ладоней. Как в яркую летнюю жару блаженно окунаешь лицо в воду случайно встреченного ручья. Неизменно живое ощущение. Живое до невозможности осознания того, что это – смерть.
Этот свет – твой свет, Повелитель Эму. Я вижу тебя в ярких лучах, не имеющих названия и цвета, ты бы ослеплял, но нет глаз; ты бы спалил своим светом – но я уже мертв.
Зачем и куда ты зовешь меня, Князь Теней и владыка Смерти…
Но вот там, вдали, за бескрайностью божественного света, поглощающего меня целиком – безвозвратно – словно вновь открывается окно в мир.
И в этом окне...
...медленно...
...словно нехотя...
...кружатся...
...кружатся...
...кружатся...
...кружатся...
...и ложатся на гладь воды...
...на твердь земли...
...на юную зеленую траву начала мая...
...белопенные...
...розовопенные...
...бесконечно весенние...
...некончаемые...
...лепестки сакуры
Синее небо, высокое, словно надежда.
Сколько еще проживу я под ним - кто ответит?
Ах, почему это солнце по-прежнему светит?!
Ах, почему это небо синеет, как прежде?!
Все изменяется: люди уходят и годы,
Хаги цветет и опять в октябре замерзает.
Старые книги забывчивый ветер листает,
Непредсказуемый даже прогнозом погоды.
В белые дали летит недописанной песня.
И замирает на самой границе рассвета.
К солнцу ладони цветов протянула планета.
Все неизменно – и это все так же чудесно!
Люблю каллиграфию. Когда гибкий кончик пухлой кисти скользит по бумаге, он напоминает танцора театра Кабуки. То приподнимается на цыпочки, истончая линию, то опускается грузно на пятку, оставляя широкую дугу, подобную изгибу дай-катаны, то вдруг делает стремительный поворот, почти вырываясь из рук, и все-таки не завершает полный круг, выходя из пируэта изящным и шаловливым изгибом. Словно гнется под кистью и остается на бумаге трава…
Сегодня у меня странное настроение. Настроение эпохи заката Европы. До сих пор не перестаю поражаться тому, что стало нормой мыслить планетарными категориями. Что сопричастен не действиям, не годам - культурам и эпохам. И с той дали и высоты, где я сейчас, с такой милой ностальгией смотришь назад. И как бы не тосковал по старым друзьям, праздникам и драмам, все же будущее всегда влекло меня больше. Так, когда ты пишешь, получаешь удовольствие от процесса - но лишь ты сам, и оно мимолетно. Лишь готовое произведение достойно любования других. Но, как бы ни было прекрасно, влечет тебя не готовый свиток - а чистый лист прекрасной бумаги. Его свежесть манит, неизвестность его белизны интригует, и мысленно уже рисуешь по нему стремительные штрихи огня или томный поклон любви.
- Тацуми! - Голос Ватари вырвал из задумчивости, хлестнув холодом раннего зимнего утра. - Тацуми, посмотри, что натворил 003!
Ватари совсем еще ребенок, и останется таким на много лет. Он совершенно неисправим. И это так мило. Они все дети: и Цудзуки, и Хисока, и Ватари. И за каждым нужен глаз да глаз. Как будто - кажется - они так и остались в том своем далеком возрасте, когда моря по колено, но самая маленькая преграда, случайно кинувшаяся под ноги, оказывается причиной глубокого отчаяния. Время недовольства самим собой и безграничной любви к миру и людям. Вечные подростки.
Оказалось, совенок притащил с улицы червяка, уронил его в тушь и начал бегать по журналу Ватари. Как всегда бывает, среди беспорядочных загогулин и клякс воображение могло нарисовать много интересного. В этот раз случайности сложились так, что в одном месте линии сложились в кандзи: аихаи - неопределенность.
«Символично» - подумал я. Впрочем, если это и был знак. То для того, чтобы его получить, не требовалось и обращаться к Теням. Везде и всюду в одном шаге впереди тебя идет неопределенность. И только шагнув в нее, ты побеждаешь.
- Я это на стенку повешу!
- Помой 003 для начала, иначе он испортит всю картину, - посоветовал я. Совенок уже приготовился спикировать с плеча Ватари на приглянувшийся лист. На белом халате уже были отпечатаны какие-то непонятные кандзи. – Да, и постирай халат.
Я вышел, улыбаясь, и знал, что за моей спиной Ватари надулся, думая, что меня случившееся совсем не позабавило. Совсем ребенок. Я снял со стены фотографию цветущей сакуры, привезенную когда-то давно из Осака, вынул ее из-под стекла, вернулся и протянул рамку ученому.
- Вот, возьми. Правда, пусть повисит на стенке. Очень... - я отогнал пришедшие на ум слова «поучительно», «многозначительно», «актуально» и сказал то, что хотел бы услышать Ватари: - Забавно.
Юноша расплылся в улыбке. Да, из него получилась бы очень красивая девочка. Но скорее всего, эта девочка не интересовалась бы наукой так, как интересуется он сейчас. Потому что сейчас он придумал себе стимул. Ну, допустим, и найдет он средство по безоперационной перемене пола. Может быть, даже сможет сделать так, чтобы оно действовало на шинигами. А смысл?
Но говорить это Ватари я не стал.
Я закрыл дверь и снова взял кисть. Закат Европы закончился.
Куда нас ведут дороги?
Кто нанесет их на карту мира?
Ах, неопределенность...
И легким росчерком совенок, похожий на знак «а».
И Неопределенность...
Двенадцатый день второй луны.
Год 1768 от рождества Христова.
…Акинари с утра был не в духе. Настроение у него было ворчливое.
- Послушай, друг Тацуми, - говорил он, сидя у полуоткрытого окна и глядя на серую пелену небрежно падавшего снега, - почему так всегда получается: как ты ни стараешься сотворить что-то новое и необычное, как сразу оказывается, что это до тебя уже сделал какой-нибудь китаец!
- Тебя беспокоит, что Ишимару сравнил «Нравы бывалых содержанок» с «Цзинь-гу цигуань»? Или то, что в Хатимондзия тебе сказали, что в печать это идет, поскольку в духе Кисэки?
- Меня беспокоит то, что я повторяюсь, друг мой. Неужели так получается, что весь мой успех – в пустом копировании того, что уже сделали Сайкаку-сан и Кисэки? Иногда мне думается, что я уподобился бесплодной женщине, которая, не умея родить своего ребенка, опекает и лелеет чужого. Грустно мне, друг Тацуми, от этого бесплодия.
Он замолчал и стал смотреть на летящий снег. Мне невольно вспомнилось у Басё:
Сколько снегов уже видели,
Но сердцем не изменились они -
Ветки сосен зелёные!
Аки оглянулся:
- Опять ты за свое, не береди душу. Годов и седых волос все больше, а меньше остается лишь того, что впереди. Тяжело идти с таким багажом…
Он осекся, покосившись, не задел ли меня этим.
- Прошлое не тяготит меня, - ответил я. Правда, я уже привык жить днем сегодняшним, не оглядываясь и не сожалея. Жизнь была великолепна в своем умении создавать каждый день все новое, важно было лишь уметь увидеть это. Казалось тогда, что я научился так смотреть на мир.
- Как ты можешь жить так? - осторожно спросил он. Следуя новым веяниям, Акинари был атеистом, и мои объяснения долголетия не принимал на веру. При этом не сомневался в том, что я пил чай с Мацуо Басё и играл в рэнга с еще с самим Сато Норикиё, позже прославившимся как Сайгё. – Что тебя держит?
- Что держит? – Прикрыв глаза, я вновь позволил себе задуматься над этим. Сколько раз я спрашивал себя, и столько же раз успевал заснуть прежде, чем находил ответ. С некоторых пор я жил, как живет опавший с дерева лист, несомый осенними ручьями. Прибиваясь то к одному, то к другому берегу, впитывая в себя влагу и вновь отдавая ее. Знает ли опавший лист, в чем цель его существования и куда несет его безжалостный поток? – Я не знаю, Аки-кун. Не знаю.
Я выпил вина,
Но мне только хуже не спится…
Ночной снегопад, – Прочел Аки. – Выпить вина?
Он неожиданно резко встал, подошел ко мне и опустился на колени рядом.
- Скольких женщин и мужчин ты любил, Та-кун?
Я посмотрел на него с долей удивления. Чудак Сенси любил иногда поразить меня вопросом, внезапным, как первая молния ранней весной.
- Разве это деньги, чтобы считать?
Он опустил глаза, но спросил вновь:
- Любил ли ты кого-нибудь всей своею душой, Та-кун?
И вновь я задумался. Любил ли? Бренность чувств – порой я верил в их вечность, а порой вновь трезвел. Но откуда мне было знать, ведь в Тенях нет любви. В Тенях есть знание и страх.
- Я не знаю, - ответ был честен. Аки вздохнул.
- Я не ждал другого ответа. Пойду, принесу воды. Тяно-ю, Та-кун?
Я кивнул. Это было то, что сейчас нужно. Менее всего на свете я любил, когда меня выводят из душевного равновесия. Аки заставил меня предаться воспоминаниям. А это опасное занятие.
Окунув кисть в лиловатую киотскую тушь, вывел на одном из немногих сохранившихся листов митиноку:
Молись о лучших днях!
На зимнее дерево сливы
Будь сердцем похож.
Мацуо Басё
Это было то, что нужно…
- Три тысячи йен и ни монетой больше.
Вид Цузуки при этих словах мог разжалобить кого угодно. Кого угодно, но только не Тацуми. Стоящий у стены Хисока хмыкнул – дескать, так ему и надо, сладкоежке.
- И с тобой отправиться Гусёсин, потому что для работы с архивами необходимо наличие мозга в голове, - словно поясняя, где именно должен находится мозг, Тацуми постучал пальцем по макушке Цузуки. - Машина вас ждет.
Когда за оперативниками закрылась дверь, Тацуми некоторое время смотрел на себя в зеркало. Честное зеркало отражало вполне материальное тело – в солнечном свете никакое стекло не отразило бы мерцание мира теней, который в последнее время становится… ближе. Словно требует его, Тацуми, себе, в свои владения, в свои сети. Тени – небезопасное место, ой, небезопасное. Поэтому последнее время секретарь и бухгалтер Департамента предпочитает ими не пользоваться. Но иным путем войти в покои Графа просто нельзя – а вот зазвенел легко, на грани слуха, колокольчик вызова: требует кофе, а Тацуми отвлекся на свои вторые обязанности, отправляя отряд в Асакуру.
Последний взгляд в зеркало – и Тацуми поправил и без того безупречно лежащую челку и идеальный узел галстука. Кофе уже был готов и не успел остыть – все еще обжигает даже мимолетное прикосновение к кофейнику.
Может быть, то и отличало Тацуми от всех иных сотрудников Департамента, что он видел мир не только снаружи, но и «изнутри» - из мира Теней.
Может быть, потому что только он за витающей в воздухе маской видел того, кого она скрывает…
- Ваш кофе, мой господин, – Улыбка, понятная Графу.
- Тацуми... - Бархатный голос, наполовину в этом мире, наполовину – в том. Должно быть, оперативники и этого не могут слышать. – Ты задержался...
Но в этом не было никакого недовольства.
Закрылась дверь.
ПутьПУТЬ
Этот расклад предложен Хайо Банцхафом, немецким специалистом по Таро. Называется он «Путь» и отвечает на вопрос: «Как мне надо вести себя дальше?» во всех областях — в человеческих взаимоотношениях, на работе, а также в любой другой жизненной ситуации.
Память
Тринадцатой, самой путаной картой Старшего Аркана является Смерть. Ее значение не следует воспринимать в буквальном смысле этого слова, образно говоря, она символизирует расставание с прошлым во имя преодоления условностей и ограничений в будущем. И эта карта, и число 4 предполагают, что следует остерегаться уныния, пессимизма и меланхолии.
Тринадцатой, самой путаной картой Старшего Аркана является Смерть. Ее значение не следует воспринимать в буквальном смысле этого слова, образно говоря, она символизирует расставание с прошлым во имя преодоления условностей и ограничений в будущем. И эта карта, и число 4 предполагают, что следует остерегаться уныния, пессимизма и меланхолии.
...Никогда не думал, что Смерть бывает такой…
Он стрелял почти в упор. Огонь ненависти в глазах поразил меня. Казалось, этот огонь убил раньше, чем изящно граненый кусочек металла ворвался в мое личное пространство – в меня…
...Кроваво-красный закат над Киото...
...Красные лепестки отцветающей сакуры...
...летящие в вечность…
...скользящие по ледяной поверхности воды...
...реки Леты...
Так я стал Богом Смерти.
Мысли дня
Семнадцатая карта Старшего Аркана — Звезда — изображает обнаженную молодую девушку, которая при свете звезд орошает прохладной водой из одного кувшина пересохшую землю, а другим кувшином будоражит застоявшийся пруд. Она символизирует не только торжество земной жизни, но и материальное порабощение. Звезды над головой девушки — вечное напоминание о духовном.
Семнадцатая карта Старшего Аркана — Звезда — изображает обнаженную молодую девушку, которая при свете звезд орошает прохладной водой из одного кувшина пересохшую землю, а другим кувшином будоражит застоявшийся пруд. Она символизирует не только торжество земной жизни, но и материальное порабощение. Звезды над головой девушки — вечное напоминание о духовном.
Иногда мне кажется, что вся человеческая жизнь расписана не по минутам и часам, а по йенам и долларам. Вся жизнь департамента укладывается вот в эти бумаги, испещренные иероглифами и цифрами. Бумаги, которые так важны…и которые, по-хорошему, ничего не значат.
Я знаю, почему. Почему мы цепляемся за них. Почему мы считаем деньги. Почему мы завтракаем, обедаем и ужинаем по расписанию, по расписанию ложимся спать. Почему все закрывают глаза на шалости Цудзуки и опыты Ватари. Почему Граф каждые пятнадцать минут просит приготовить ему кофе. Даже ему, владыке Эму, страшно отрываться от земли. От жизни. От ощущения жизни…
Ощущать себя живым, верить в то, что ты жив – это способ. Способ не сойти с ума.
За столько лет я был на грани сумасшествия не раз. И Тени только способствуют этому. Они поглощают не столько тело, сколько душу, растворяя в себе, маня покоем нирваны, открывая непостижимое дао мира, - и понимание того, что оно непостижимо, лишь подталкивает к тому, чтобы раствориться там, в этом ничто Теней…
Может быть, это самая страшная битва. Битва, которую я выигрываю день за днем. Впрочем, выигрываю ли?
Самое страшное – то, что когда я проиграю… я уже не пойму этого…
Заметим, я сказал не «если», а когда...*горькая усмешка*
Воспоминания
Шестнадцатая карта Старшего Аркана — Башня, на которой, по одной из версий Таро, изображены Король и Строитель, падающие с разрушенного ударом молнии еще совсем недавно прочного сооружения. Башня символизирует конечность всех процессов, происходящих в жизни любого человека, удар молнии предупреждает нас о том, что изменения могут быть внезапными и быстрыми, поэтому подготовиться к ним невозможно.
Шестнадцатая карта Старшего Аркана — Башня, на которой, по одной из версий Таро, изображены Король и Строитель, падающие с разрушенного ударом молнии еще совсем недавно прочного сооружения. Башня символизирует конечность всех процессов, происходящих в жизни любого человека, удар молнии предупреждает нас о том, что изменения могут быть внезапными и быстрыми, поэтому подготовиться к ним невозможно.
Холодный белый свет. Но этот холод, обжигающий, все же приятен. Как в лихорадочном состоянии приятно прикосновение холодных ладоней. Как в яркую летнюю жару блаженно окунаешь лицо в воду случайно встреченного ручья. Неизменно живое ощущение. Живое до невозможности осознания того, что это – смерть.
Этот свет – твой свет, Повелитель Эму. Я вижу тебя в ярких лучах, не имеющих названия и цвета, ты бы ослеплял, но нет глаз; ты бы спалил своим светом – но я уже мертв.
Зачем и куда ты зовешь меня, Князь Теней и владыка Смерти…
Но вот там, вдали, за бескрайностью божественного света, поглощающего меня целиком – безвозвратно – словно вновь открывается окно в мир.
И в этом окне...
...медленно...
...словно нехотя...
...кружатся...
...кружатся...
...кружатся...
...кружатся...
...и ложатся на гладь воды...
...на твердь земли...
...на юную зеленую траву начала мая...
...белопенные...
...розовопенные...
...бесконечно весенние...
...некончаемые...
...лепестки сакуры
Время дня
Девятка Чаш указывает на постоянную внутреннюю борьбу, сомнения и противоречия, которые скрываются под вполне спокойной и благополучной внешностью. Такие люди тревожны, мнительны, склонны обвинять себя во всех мировых несчастьях. Карта также отражает нерешительность в поступках, стремление откладывать неприятные дела и накапливать их. Девятка Чаш предупреждает: не тяните с принятием важного для вас решения. Бывает, что эта карта предвещает успех, гармонию, исполнение желаний, удовлетворение и благополучие.
Девятка Чаш указывает на постоянную внутреннюю борьбу, сомнения и противоречия, которые скрываются под вполне спокойной и благополучной внешностью. Такие люди тревожны, мнительны, склонны обвинять себя во всех мировых несчастьях. Карта также отражает нерешительность в поступках, стремление откладывать неприятные дела и накапливать их. Девятка Чаш предупреждает: не тяните с принятием важного для вас решения. Бывает, что эта карта предвещает успех, гармонию, исполнение желаний, удовлетворение и благополучие.
«Особая Сила Тацуми заключается в том, что он является “Кагетсукаи”, т.е. повелителем теней, это очень редкий дар даже среди Шинигами. Кроме него самого теневыми силами мог повелевать только его учитель.»
Из секретных файлов Департамента
Из секретных файлов Департамента
Синее небо, высокое, словно надежда.
Сколько еще проживу я под ним - кто ответит?
Ах, почему это солнце по-прежнему светит?!
Ах, почему это небо синеет, как прежде?!
Все изменяется: люди уходят и годы,
Хаги цветет и опять в октябре замерзает.
Старые книги забывчивый ветер листает,
Непредсказуемый даже прогнозом погоды.
В белые дали летит недописанной песня.
И замирает на самой границе рассвета.
К солнцу ладони цветов протянула планета.
Все неизменно – и это все так же чудесно!
Люблю каллиграфию. Когда гибкий кончик пухлой кисти скользит по бумаге, он напоминает танцора театра Кабуки. То приподнимается на цыпочки, истончая линию, то опускается грузно на пятку, оставляя широкую дугу, подобную изгибу дай-катаны, то вдруг делает стремительный поворот, почти вырываясь из рук, и все-таки не завершает полный круг, выходя из пируэта изящным и шаловливым изгибом. Словно гнется под кистью и остается на бумаге трава…
Сегодня у меня странное настроение. Настроение эпохи заката Европы. До сих пор не перестаю поражаться тому, что стало нормой мыслить планетарными категориями. Что сопричастен не действиям, не годам - культурам и эпохам. И с той дали и высоты, где я сейчас, с такой милой ностальгией смотришь назад. И как бы не тосковал по старым друзьям, праздникам и драмам, все же будущее всегда влекло меня больше. Так, когда ты пишешь, получаешь удовольствие от процесса - но лишь ты сам, и оно мимолетно. Лишь готовое произведение достойно любования других. Но, как бы ни было прекрасно, влечет тебя не готовый свиток - а чистый лист прекрасной бумаги. Его свежесть манит, неизвестность его белизны интригует, и мысленно уже рисуешь по нему стремительные штрихи огня или томный поклон любви.
- Тацуми! - Голос Ватари вырвал из задумчивости, хлестнув холодом раннего зимнего утра. - Тацуми, посмотри, что натворил 003!
Ватари совсем еще ребенок, и останется таким на много лет. Он совершенно неисправим. И это так мило. Они все дети: и Цудзуки, и Хисока, и Ватари. И за каждым нужен глаз да глаз. Как будто - кажется - они так и остались в том своем далеком возрасте, когда моря по колено, но самая маленькая преграда, случайно кинувшаяся под ноги, оказывается причиной глубокого отчаяния. Время недовольства самим собой и безграничной любви к миру и людям. Вечные подростки.
Оказалось, совенок притащил с улицы червяка, уронил его в тушь и начал бегать по журналу Ватари. Как всегда бывает, среди беспорядочных загогулин и клякс воображение могло нарисовать много интересного. В этот раз случайности сложились так, что в одном месте линии сложились в кандзи: аихаи - неопределенность.
«Символично» - подумал я. Впрочем, если это и был знак. То для того, чтобы его получить, не требовалось и обращаться к Теням. Везде и всюду в одном шаге впереди тебя идет неопределенность. И только шагнув в нее, ты побеждаешь.
- Я это на стенку повешу!
- Помой 003 для начала, иначе он испортит всю картину, - посоветовал я. Совенок уже приготовился спикировать с плеча Ватари на приглянувшийся лист. На белом халате уже были отпечатаны какие-то непонятные кандзи. – Да, и постирай халат.
Я вышел, улыбаясь, и знал, что за моей спиной Ватари надулся, думая, что меня случившееся совсем не позабавило. Совсем ребенок. Я снял со стены фотографию цветущей сакуры, привезенную когда-то давно из Осака, вынул ее из-под стекла, вернулся и протянул рамку ученому.
- Вот, возьми. Правда, пусть повисит на стенке. Очень... - я отогнал пришедшие на ум слова «поучительно», «многозначительно», «актуально» и сказал то, что хотел бы услышать Ватари: - Забавно.
Юноша расплылся в улыбке. Да, из него получилась бы очень красивая девочка. Но скорее всего, эта девочка не интересовалась бы наукой так, как интересуется он сейчас. Потому что сейчас он придумал себе стимул. Ну, допустим, и найдет он средство по безоперационной перемене пола. Может быть, даже сможет сделать так, чтобы оно действовало на шинигами. А смысл?
Но говорить это Ватари я не стал.
Я закрыл дверь и снова взял кисть. Закат Европы закончился.
Куда нас ведут дороги?
Кто нанесет их на карту мира?
Ах, неопределенность...
И легким росчерком совенок, похожий на знак «а».
И Неопределенность...
Время прошлое
Туз Мечей указывает на решимость, честолюбие, импульсивность, прямодушие, уверенность, бурный темперамент. Эта карта символизирует силу, власть, напор, мощь. Туз Мечей характеризует развитие любых событий как стихийное, непредсказуемое. Иногда предсказывает любовное приключение. Эта карта может предвещать плохие новости, неприятную ситуацию или серьезное заболевание. Для любителя драки означает победу. Обычно Туз Мечей усиливает значение соседнего Старшего Аркана.
Туз Мечей указывает на решимость, честолюбие, импульсивность, прямодушие, уверенность, бурный темперамент. Эта карта символизирует силу, власть, напор, мощь. Туз Мечей характеризует развитие любых событий как стихийное, непредсказуемое. Иногда предсказывает любовное приключение. Эта карта может предвещать плохие новости, неприятную ситуацию или серьезное заболевание. Для любителя драки означает победу. Обычно Туз Мечей усиливает значение соседнего Старшего Аркана.
Двенадцатый день второй луны.
Год 1768 от рождества Христова.
…Акинари с утра был не в духе. Настроение у него было ворчливое.
- Послушай, друг Тацуми, - говорил он, сидя у полуоткрытого окна и глядя на серую пелену небрежно падавшего снега, - почему так всегда получается: как ты ни стараешься сотворить что-то новое и необычное, как сразу оказывается, что это до тебя уже сделал какой-нибудь китаец!
- Тебя беспокоит, что Ишимару сравнил «Нравы бывалых содержанок» с «Цзинь-гу цигуань»? Или то, что в Хатимондзия тебе сказали, что в печать это идет, поскольку в духе Кисэки?
- Меня беспокоит то, что я повторяюсь, друг мой. Неужели так получается, что весь мой успех – в пустом копировании того, что уже сделали Сайкаку-сан и Кисэки? Иногда мне думается, что я уподобился бесплодной женщине, которая, не умея родить своего ребенка, опекает и лелеет чужого. Грустно мне, друг Тацуми, от этого бесплодия.
Он замолчал и стал смотреть на летящий снег. Мне невольно вспомнилось у Басё:
Сколько снегов уже видели,
Но сердцем не изменились они -
Ветки сосен зелёные!
Аки оглянулся:
- Опять ты за свое, не береди душу. Годов и седых волос все больше, а меньше остается лишь того, что впереди. Тяжело идти с таким багажом…
Он осекся, покосившись, не задел ли меня этим.
- Прошлое не тяготит меня, - ответил я. Правда, я уже привык жить днем сегодняшним, не оглядываясь и не сожалея. Жизнь была великолепна в своем умении создавать каждый день все новое, важно было лишь уметь увидеть это. Казалось тогда, что я научился так смотреть на мир.
- Как ты можешь жить так? - осторожно спросил он. Следуя новым веяниям, Акинари был атеистом, и мои объяснения долголетия не принимал на веру. При этом не сомневался в том, что я пил чай с Мацуо Басё и играл в рэнга с еще с самим Сато Норикиё, позже прославившимся как Сайгё. – Что тебя держит?
- Что держит? – Прикрыв глаза, я вновь позволил себе задуматься над этим. Сколько раз я спрашивал себя, и столько же раз успевал заснуть прежде, чем находил ответ. С некоторых пор я жил, как живет опавший с дерева лист, несомый осенними ручьями. Прибиваясь то к одному, то к другому берегу, впитывая в себя влагу и вновь отдавая ее. Знает ли опавший лист, в чем цель его существования и куда несет его безжалостный поток? – Я не знаю, Аки-кун. Не знаю.
Я выпил вина,
Но мне только хуже не спится…
Ночной снегопад, – Прочел Аки. – Выпить вина?
Он неожиданно резко встал, подошел ко мне и опустился на колени рядом.
- Скольких женщин и мужчин ты любил, Та-кун?
Я посмотрел на него с долей удивления. Чудак Сенси любил иногда поразить меня вопросом, внезапным, как первая молния ранней весной.
- Разве это деньги, чтобы считать?
Он опустил глаза, но спросил вновь:
- Любил ли ты кого-нибудь всей своею душой, Та-кун?
И вновь я задумался. Любил ли? Бренность чувств – порой я верил в их вечность, а порой вновь трезвел. Но откуда мне было знать, ведь в Тенях нет любви. В Тенях есть знание и страх.
- Я не знаю, - ответ был честен. Аки вздохнул.
- Я не ждал другого ответа. Пойду, принесу воды. Тяно-ю, Та-кун?
Я кивнул. Это было то, что сейчас нужно. Менее всего на свете я любил, когда меня выводят из душевного равновесия. Аки заставил меня предаться воспоминаниям. А это опасное занятие.
Окунув кисть в лиловатую киотскую тушь, вывел на одном из немногих сохранившихся листов митиноку:
Молись о лучших днях!
На зимнее дерево сливы
Будь сердцем похож.
Мацуо Басё
Это было то, что нужно…
Возвращение
Тринадцатой, самой путаной картой Старшего Аркана является Смерть. Ее значение не следует воспринимать в буквальном смысле этого слова, образно говоря, она символизирует расставание с прошлым во имя преодоления условностей и ограничений в будущем. И эта карта, и число 4 предполагают, что следует остерегаться уныния, пессимизма и меланхолии.
Тринадцатой, самой путаной картой Старшего Аркана является Смерть. Ее значение не следует воспринимать в буквальном смысле этого слова, образно говоря, она символизирует расставание с прошлым во имя преодоления условностей и ограничений в будущем. И эта карта, и число 4 предполагают, что следует остерегаться уныния, пессимизма и меланхолии.
- Три тысячи йен и ни монетой больше.
Вид Цузуки при этих словах мог разжалобить кого угодно. Кого угодно, но только не Тацуми. Стоящий у стены Хисока хмыкнул – дескать, так ему и надо, сладкоежке.
- И с тобой отправиться Гусёсин, потому что для работы с архивами необходимо наличие мозга в голове, - словно поясняя, где именно должен находится мозг, Тацуми постучал пальцем по макушке Цузуки. - Машина вас ждет.
Когда за оперативниками закрылась дверь, Тацуми некоторое время смотрел на себя в зеркало. Честное зеркало отражало вполне материальное тело – в солнечном свете никакое стекло не отразило бы мерцание мира теней, который в последнее время становится… ближе. Словно требует его, Тацуми, себе, в свои владения, в свои сети. Тени – небезопасное место, ой, небезопасное. Поэтому последнее время секретарь и бухгалтер Департамента предпочитает ими не пользоваться. Но иным путем войти в покои Графа просто нельзя – а вот зазвенел легко, на грани слуха, колокольчик вызова: требует кофе, а Тацуми отвлекся на свои вторые обязанности, отправляя отряд в Асакуру.
Последний взгляд в зеркало – и Тацуми поправил и без того безупречно лежащую челку и идеальный узел галстука. Кофе уже был готов и не успел остыть – все еще обжигает даже мимолетное прикосновение к кофейнику.
Может быть, то и отличало Тацуми от всех иных сотрудников Департамента, что он видел мир не только снаружи, но и «изнутри» - из мира Теней.
Может быть, потому что только он за витающей в воздухе маской видел того, кого она скрывает…
- Ваш кофе, мой господин, – Улыбка, понятная Графу.
- Тацуми... - Бархатный голос, наполовину в этом мире, наполовину – в том. Должно быть, оперативники и этого не могут слышать. – Ты задержался...
Но в этом не было никакого недовольства.
Закрылась дверь.
Мир. Последняя карта Старшего Аркана — символ успеха, исполнения желаний, достижение цели, проекты на будущее, серии хороших событий, которые принесут свои плоды. Символизирует конец какого-то этапа в жизни и начало нового. Может означать благосклонность окружающих, официальное признание, похвалу, утверждение в правильности своих действий.
Надежда на будущее.
Надежда на будущее.
-
-
06.10.2006 в 21:32спасибо))))))))))
очень интересный текст, многослойный, сложный, точный... мне безумно нравится — буду перечитывать!! и настолько любопытно показан характер, все эти слои и грани...
и конечно открывай для всех если хочешь!!
я потом на ДР все равно его с твоего позволения еще раз повешу у себя, как подарок)))))))))
спасибо тебе!!
-
-
06.10.2006 в 22:51-
-
03.11.2006 в 14:26И пиши не только фики, но и свое, я тебя умоляю! Пожалуйста.
-
-
03.11.2006 в 14:30